АВТОБИОГРАФИЯ
Николай Тихонович Архангельский.
Родился в Харькове.
С раннего детства живу в Москве.
Образование высшее техническое (МЭИ).
Работал инженером-электроналадчиком.
Всю сознательную жизнь испытывал тягу к гуманитарным занятиям.
Интересовался мифологией, основами религий, философией.
Мой диапазон — общее философское осмысление очень различных тем.
И любых ассоциаций, вызванных вчувствованием.
Моя творческая жизнь делится на два периода.
Я участвовал в художественном творческом объединении.
Занимался живописью, были коллективные выставки.
К сожалению, в определённый момент времени возникли причины, помешавшие художественной карьере. Но потребность в самовыражении осталась, и это счастливым образом продолжилось в поэзии.
Читать стихи я любил всегда.
Но авторство считал для себя роскошью. Пробовать писать начал только в 2009 году. Случилось то же, что и с живописью. Я нашёл коллектив единомышленников (или — он меня), и в этой среде, к своему удивлению, я самообнаружился как не безнадёжный.
Очень благодарен своим первым учителям, в особенности Галине Лещинской.
Два года назад начался следующий этап моего становления. Его можно назвать осознанием авторской ответственности. Этого не произошло бы без моих нынешних учителей — Людмилы Вязмитиновой, Бориса Кутенкова, Алексея Кубрика, Кирилла Анкудинова. Так же бесконечно им благодарен.
Пробую писать прозу. Мне есть что сказать и я уверен в своих силах.
Но душа всё-таки лежит к стихам.
Мне интересны пограничные области прозы и поэзии. Не могу сказать, что верлибр это сегодняшнее моё.
Но это мне интересно, и я хочу сделать его своим.
Мои публикации:
— Литературный интернет-журнал ‘Za-Za’ (Зарубежные Задворки), г. Дюссельдорф;
— Сайт ‘Полутона’.
30.08.2019
Ведущий рубрики — Мария Попова
Однажды было завтра
Автовладельцем я не стал.
Почему-то.
Но к рулю и колёсам в своей жизни отношение имел.
Я о своём велосипеде.
Теперь он живёт на дачном чердаке. Мы давно разлучены.
Зимой ему холодно.
Каждое дачное лето я начинаю с того, что открываю боковую дверь верхней комнаты и вхожу с фонарём под скос крыши.
Банки, ящики, ненужные книги, стропила.
Три велосипеда. Из них два Дашкиных.
А вот это мой велик.
Фонарь выхватывает благородный тёмно-зелёный блеск рамы. Лихой обвод свёрнутого поперёк руля. Рядом стоят давно снятые колёса с мёртвыми шинами и ажурным перехлёстом спиц. Их вращение всегда радовало меня, как маленький цирк, и вызывало мистический восторг.
Дотрагиваюсь до ободранного кожаного седла. До педалей.
Две скорости. На стойке руля эмблема Харьковского завода…
_________________________________
В этом есть какое-то изначальное лукавство, писать о «сакральной вещи».
Писать о чём-то материальном, с перспективой неминуемого перехода к прозрачно нематериальной сакральности. Больше того, любая вещь оказывается туго вплетённой во множество других, побочных вещей, умолчать о которых трудно.
На свете не бывает ничего совершенно отдельного.
Кант придумал вещь-в-себе.
Она у него получилась не тёплая, не привязанная ни к чему человеческому.
По определению, лишённая сакральности.
А это должно означать сокровенное, святое.
Наверное, это что-то, либо вызывающее к мистическому бытию уже ушедшее, либо грезящее о ещё не наступившим. Нам дорого то, чего у нас нет, в будущем оно или в прошлом.
А наличное, что же в нём может быть сакрального!
Что имеем, не храним.
Тема для меня не сложная. Я человек ностальгии.
Я был таким уже в молодые годы. Вид какой-нибудь очень знакомой вещи вызывал карусель эмоций. Даже с галлюцинацией привкуса на языке.
Когда я думаю о велосипеде и обо всём, что с ним связано, меняется моя панорама видения местности. Уходят заботы, слова, обиды, усталость…
Слышится треск кинопроектора.
Хроника.
________________________
…Ободранные, гнусом покусанные ноги в сандалиях жмут на педали.
Мы с велосипедом достигаем, наконец-то, отрезка гладкой дороги.
Мы понимаем друг друга.
Он видит моими глазами.
Я чувствую дорогу его колёсами.
Отпускаю руль. Приятно распрямляется спина.
Руки не суетятся, но готовы сбалансировать.
Велосипед летит без моего участия.
Переднее колесо, мягко хрустя резиной, слегка сбивается на неровностях, но твёрдо сохраняет плоскость вращения и позволяет не хвататься за ручки руля. Петелька с гагончиком болтается на нём, выражая радость нашего тройственного союза.
Освещённое солнцем пространство, дёргаясь от угловатостей дороги, маячит по центру зрения, набегает спереди, чтобы убежать назад.
Помимо всего этого видимого всегда присутствует иной фон моего бесшабашного бытия, о котором я никогда не думаю. Детство, это самое экзистенциальное время жизни, когда знаешь только наличное сейчас.
Да и жизнь устроена слишком сложно для детства.
Поэтому не думаешь.
Не думаешь, что у тебя есть мама с папой.
Что есть друзья.
И есть нехитрые, никому кроме меня не нужные заботы.
И есть серебристая речка с водяной травой у берегов.
И есть хозяйский крыжовник, который я, мало что знающий о воровстве, невинно подворовываю.
И есть весь мир!
И что нет в этот момент ничего фатально невозможного.
И не может быть.
Чем были для меня родители, я стал понимать гораздо позже.
Когда, возвращаясь с работы, я издалека видел тёплый свет в комнате на третьем этаже хрущёвки. Когда знал, что так будет уже очень недолго.
______________________________
Эй, дружище, вот мы с тобой и повидали Пестовское водохранилище!
Теперь назад, к станции!
А дальше поверху, вниз, изгибами по тропе.
А дальше снова поверху, вдоль по тропе над железной дорогой. Домой!
Дружище преданно сверкает хромированным рулём и кидает мне в глаза жёлтое солнце того очень далёкого года.
Мы уже проносимся по узкой тропинке над речкой. Мы единодушно соглашаемся заложить вираж с разворотом на сто восемьдесят и с мгновенной остановкой. Теперь я знаю, что это называется полицейским разворотом.
Через километр после этого становится заметной кочка высотой с хороший холмик. Я добавляю педалей, на апогее кочки отрываю пятую точку от седла и рву тело вверх, слегка забирая на себя руль. Мы летим около четырёх метров словно динозавр, обретающий перепончатые крылья.
Велосипед изменяет угол атаки, опускает задранный нос, касается передним колесом пыльной дороги и с размаху бьёт по ней задним.
Бабах! ….
Секунду переждать, пока дорога его подкинет снова, и можно садиться на седло.
Гордые своим трюкачеством, мы мчимся дальше.
Конечно, ему больно. Но радость полноценного бытия выше.
А потом мы зализываем боевые рамы.
Зажав между ног переднее колесо, я выправляю небольшую «восьмёрку», полученную при ударе приземления. Вот, даже переднему мосту досталось….
_____________________________
Целых десять лет это была для меня самая дорогая вещь. Десяти лет моей езды хватило, чтобы вдребезги разбить педальную втулку. Много разного было, даже сваривали треснувшую раму. Но это для велика было приговором…
Вот и прекрасно, что мы бываем рядом только два месяца в году.
Я и старая железка.
Чтобы не пропадала магия.
Пробегают картинки, перебивающие реальность дня.
Солнечные улочки дачного посёлка. Друзья. Речка…
Родители, подарившие мне радостную свободу езды.
Подарившие мне восемь летних сезонов на даче своих институтских друзей.
Подарившие мне меня самого ….
Время и бытиё….
В одну реку дважды….
Движение воды ниже по течению останавливается.
Становится мной.
Спасибо за то, что читаете Текстуру! Приглашаем вас подписаться на нашу рассылку. Новые публикации, свежие новости, приглашения на мероприятия (в том числе закрытые), а также кое-что, о чем мы не говорим широкой публике, — только в рассылке портала Textura!
